Кахраба. Куда течет лазурная Ковсерь? Часть 2

Облачена она была в какой-то странный не то халат, не то хламиду, впрочем, выглядевшую на ней довольно живописно, и истрепанные бархатные тапочки на небольшом каблуке. На лице, испещренном глубокими морщинами, — не лицо, а географическая карта! — сверкали узкие, чайного цвета глаза. «В самом деле — янтарные», — подумалось мне, так живо и ярко горели они из притемья глазниц. Жесткие, вьющиеся волосы были забраны ободком с желтыми камешками, в ушах висели серебряные серьги с янтарем. Сухую шею окружало ожерелье из янтарных цилиндриков. Руки и запястья тоже были украшены янтарем.

— Старуха Изергиль какая-то, — еле слышно прошептала мне на ухо подруга. — Как ее только не ограбили еще?..

— Боятся, наверно, — так же тихо ответила я. — Здесь народ набожный, блаженных не тронут.

— Вот, Кахраба, я тебе приготовила! — нарочито громко сказала хозяйка, проходя мимо нас. Через минуту она вышла из кухни, неся два узелка. — Здесь персики, кусок пирога, чай и сахар. А тут косточки для твоих собак.

Кахраба с достоинством и даже как-то равнодушно приняла дары и, не дожидаясь приглашения, села на низкую скамеечку около бассейна. Вся ее фигура — скульптурная поза, складки халата-хламиды, опущенная рука с перстнями и браслетами — напоминала статую пифии.

Она съела персик, бросила косточку в бассейн, вслушалась в короткий звук, потом стала смотреть неподвижно на воду. От этого становилось жутко, мы с подругой оцепенели, и только наша хозяйка привычно сновала туда-сюда, вытирала тряпкой стол и удерживала нас в реальности.

— Кахраба, — негромко позвала она. — Это мои подружки. Они рады тебе. — Она незаметно вложила нам в руки по персику и знаком велела подойти к старухе.

Мы повиновались, пребывая в каком-то странном, жутком и завораживающем оцепенении. Положили персики ей на колени, чуть поклонившись при этом, — она не шевельнулась и продолжала сверлить глазами воду. Так прошло минут десять или пятнадцать. Время будто застыло.

Внезапно она оторвала взгляд от бассейна и остановила его на подруге.

У меня от природы богатое воображение, но сейчас реальность не нуждалась в нем. Картина складывалась мистическая: темная дача, зловещие силуэты кипарисов, белые камни бассейна, черные кустарники и застывшая фигура над неподвижной водой. В довершение — ни звука, ни дуновения, ни лая, ни плеска. Даже цикады, как по команде, смолкли. Мы замерли.

Медленно, не сводя глаз с подруги, остановив взгляд где-то на уровне подключичной впадинки, Кахраба пробасила-прогнусавила:

А там течет, там льется за туманом
Река всех рек, лазурная Ковсерь!

Мы ошеломленно переглянулись, подруга охнула и, не в силах вынести больше эту сцену, убежала в дом. Хозяйка застыла около кухни. Настал мой черед, я стояла как вкопанная.

Кахраба остановила взгляд на мне. Глаза ее казались слепыми, хотя сверкали по-прежнему.

Не знаю, какая сила заставила меня сузить глаза и так же впиться в нее взглядом. Две минуты две пары глаз — янтарных и песочных, одинаково суженных, — сверлили друг друга. Затем она усмехнулась, поднялась, взмахнув полами своей хламиды, сорвала кипарисовую веточку и, подойдя ко мне, легонько ударила по плечу.

Так же легко, как птица, скользя по дорожкам, Кахраба, не оборачиваясь, прошла к воротам, знаком приказала хозяйке открыть их. Послышалось «Фи-ю-ю-ю», залаяли собаки, встрепенулся и подал голос Нерон, проснулся младший сын подруги, и маленькая дача, словно по команде, наполнилась звуками.

Подруга молчала. Лицо ее было бледным. Радушная наша хозяйка и сама была не рада своей затее. То, что она устроила для потехи, обернулось чем-то тревожным, почти зловещим.

— Не берите в голову, — тараторила она. — Ну, блаженная, что с нее взять? Сказала и сказала. Чушь какую-то, стихи, что ли?

— А к чему это она? — вымолвила, наконец, подруга и посмотрела на меня. — Что это вообще за стихи? Сама выдумала?

— Нет, — покачала головой я. — Это Бунин. Странно, конечно. Здесь в селении говорит на чистейшем русском, цитирует Бунина. Она училась чему-то? Работала когда-нибудь? Кем?

— Не знаю, — пожала плечами хозяйка. — Я здесь из дома редко выхожу, муж все связи с внешним миром осуществляет. Если хотите, я расспрошу его подробно. Но вы, главное, не обращайте внимания, это же так… для смеха, как шутка. Ну, что вы, ей-Богу, так серьезно?

Но почему-то нам расхотелось оставаться здесь еще на два дня. К счастью, утром позвонил муж подруги, спросил у нее что-то, она обыграла это как повод срочно уехать, завела машину, я увязалась за ней — и через полчаса, перецеловавшись с немного расстроенной и недоумевающей хозяйкой, мы уже катили по пыльной дороге селения.

Полпути прошло почти в молчании. Двое сыновей подруги, пяти и восьми лет, о чем-то тихо болтали на заднем сиденье. Они были раздосадованы поспешным отъездом, но быстро утешились. Мать сказала им, что они приедут потом еще.

Мы угрюмо молчали. Подруга прибавила скорость, мы выехали на городскую трассу, и только тогда она спросила:

— Ты что-нибудь поняла? Жуть какая!

— Нет! — искренно призналась я. — Но запоминающаяся встреча, ничего не скажешь. В жизни ни к каким гадалкам не ходила, а тут будто бес попутал.

— И не говори! — кивнула подруга. — Бр-р-р-р! Как только она (имелась в виду хозяйка) ее не боится?

— Нет, — досадливо отмахнулась я. — Она безопасная, это видно. Только вот что означают ее слова? И обрати внимание, как хорошо она знает русский язык. Действительно, загадочный экземпляр.

— Да ну ее! — передернула плечами подруга. — Не хочу вспоминать.

Но по лицу ее, по сведенным в ниточку губам и складке на лбу, по тому, как она вцепилась в руль машины, я поняла, что ночное происшествие она долго не забудет.

Мы приехали в город и разбежались по домам. На даче у радушной хозяйки мне больше не довелось быть. Подруга тоже избегала разговоров о нашем тогдашнем визите.

Через два года в семье моей подруги случилось пополнение. Родилась долгожданная дочка, о которой подруга после двух сыновей и нескольких неудач, уже и не смела мечтать. Девочка родилась на редкость крупная и красивая. С темными кудрявыми волосами и — всем на удивление! — ярко-голубыми глазами. Ни у кого из родителей и близкой родни таких глаз не было. Потом кто-то вспомнил, что троюродная бездетная тетка мужа была голубоглазой, и девочку назвали в ее честь — Ковсерь.

Я напомнила о предсказании Кахрабы, когда пришла поздравить подругу. Но по лицу ее пробежала тень и она перевела разговор на другое. Давило ли воспоминание о перенесенном страхе, боялась ли она и теперь — мне трудно сказать. Более мы к тому разговору не возвращались.

Что касается меня, то я до сих пор не знаю, что означал легкий удар кипарисовой веточкой по моему плечу. Благословение, приобщение или проклятие? Неизвестно…

Прошло уже более десяти лет, и вероятно, я так никогда не разгадаю прорицания Кахрабы. Но иногда на рассвете сон резко и безвозвратно слетает с меня и невыразимо ясная картина встает перед глазами…

…Ночь, тишина, кипарисы, две темные фигуры, разделенные бассейном. Две пары глаз — янтарных и песочных, одинаково суженных, яростно вонзились друг в друга. Словно схватка тигра и льва, и самое трудное в этой схватке — еще впереди.

Всегда впереди…

Примечание: Ковсерь — священная райская река с лазурными берегами.

Что еще почитать по теме?

Янтарная вуаль. Что надевает Луна в полнолуние?
Стоит ли копаться в прошлом? Почти индийское кино. Часть 1
Великие женщины знаменитых мужчин. Кому мир обязан открытиями?